Глава шестая, в которой Тоха впервые варит рожки и знакомится с домовым
Наутро Тоха проснулся раньше матери. Тихонько взял из аптечки йод, ватную палочку, нарисовал себе под мышкой йодную сетку. Потом подумал-подумал – и закрасил йодом всю подмышку всплошную, для верности.
Прозвенел будильник. Тоха оставил пузырёк с йодом и палочку на узком подоконнике, прикрыв тюлем.
– Ты уже не спишь? – удивилась мать, заглянув к нему на веранду.
– Нет, ма. Что-то опять голова болит. Может, у меня температура?
– Надо было вчера начинать лечиться.
Мать принесла градусник. Тоха, не забыв сделать страдальческое лицо, поставил градусник под мышку.
– Тридцать семь и два! – выкрикнул он через пару минут.
Мать пришла с чашкой утреннего чая, потрогала лоб сына. Лоб как лоб. Убедилась, что термометр действительно показывает тридцать семь и два.
– Странно, – пробормотала она. – Лоб нормальный… А глаза какие-то блестящие, с поволокой.
– Ну мам, ты градуснику, что ли, не веришь?
– Верю-верю. Ладно, оставайся дома. Завтра как раз суббота, за выходные долечишься. Пей сегодня чая побольше, пока с липой, а после школы я к соседке зайду за малиновым вареньем.
– К Саввихе, что ли? – удивился Тоха.
– Нет, конечно. С чего ты взял? Разве я у Саввихи что-то просить буду? Поговаривают, что из-за неё сын самоубился, а я за вареньем к ней? К Татьяне Ивановне зайду.
– Самоубился? Как это? – удивился Тоха.
– А то ты не знаешь, что это значит. Да я не в курсе подробностей, – отмахнулась мать. – Что про них говорить! Ладно, пока, лечись давай! – Мать потрепала Тоху по голове.
Её взгляд вдруг остановился на подоконнике.
– Это что? Йод? – Она подошла, взяла палочку, рассмотрела. – Свежая. Ты чего это йодом делал? – спросила она.
– Ранку мазал, – неуверенно ответил Тоха.
– А ну, покажи!
Тоха растерялся. Показывать ему было нечего.
– Сними-ка футболку! – приказала мать.
Тоха угрюмо повиновался. Снимая, встал боком, чтобы мать подмышку не увидела. Но она резко повернула его к себе и увидела большое красновато-коричневое пятно от йода.
– Всё понятно! – констатировала мать и дёрнула его руку вниз. – Разжалобить меня решил? Лодырь! И врун! Вот что самое страшное! Перед людьми стыдно за такого сына!
Она кинула ему рубашку, которая висела рядом на стуле.
– Быстро собирайся! – металлическим голосом сказала она. – Я и так из-за тебя уже опаздываю. Пойдёшь под конвоем.
Она вошла в избу, чтобы переодеться в рабочее платье и взять сумку с тетрадями.
Тохе пришлось подчиниться. Он зло посмотрел на пузырёк с йодом: «Из-за тебя такой день сорвался!»
Через пять минут Тоха был готов. Мать зашла на веранду проверить, сказала сухо:
– Умойся! Причешись, чучело.
Она засунула руку под Тохину подушку, достала оттуда телефон и с победным видом опустила его в свою сумку, пояснив:
– Лишаешься на неопределённый срок.
Они вышли. Мать шагала размашисто, быстро, даже шаги её были сердитыми.
– Как ты поняла про йод? – всё-таки спросил Тоха, когда они подходили к школе.
Мать посмотрела на него с усмешкой:
– Ты что, думаешь, мне всегда было сорок пять?
В этот раз Тоха с Федей сидели вместе на всех уроках. Яна заболела, и на какое-то время они снова стали как раньше, лучшими друзьями, а не соперниками. Однако половина уроков пролетела мимо них – друзья включались в работу, лишь когда были письменные задания. Но как только учитель «включал говорилку», как выражался Тоха, мальчишки начинали тихонько разговаривать.
– У меня дома всё хуже и хуже становится, – пожаловался Тоха.
– Что хуже-то? – прошептал Федя.
– Да с матерью. Каждый день уже стали ругаться, вообще каждый. Вернее, я-то не ругаюсь, это всё она… кричит.
– За дело или так? – поинтересовался Федя.
– И за дело, и так, – признался Тоха. – Ко всему цепляется. Когда она вся в книжках и тетрадках, то меня не замечает. Это ладно, я уже привык. А как на меня посмотрит – так что-нибудь не так! Надоело, – вздохнул Тоха. – Сегодня вон даже телефон отобрала.